Миллионы и миллионы русских судеб отразили изломы отечественной истории. Уродливые шрамы оставил большевистский переворот и советская власть на их душах. Об одной из таких душ — наш рассказ, похожий на приключенческую повесть…
Николай Александрович Бруни родился в 1891 году в Петербурге, в семье архитектора Бруни. Его мать – Анна Александровна Соколова – дочь художника Александра Соколова и внучка Петра Соколова, того самого, чей портрет Пушкина считается одним из лучших. Одарённость Николая была необычайной: знал четыре языка, писал стихи и рассказы, увлекался спортом, музыкой. Ему прочили большое музыкальное будущее после окончания Петербургской консерватории, но началась Первая мировая война, и он ушёл на фронт… санитаром. Потом закончил лётную школу и стал военным лётчиком. Трижды Георгиевский кавалер, за находчивость произведён в прапорщики.
Но в 1917 году под Одессой его самолёт был сбит, вытащенный из-под обломков Николай Бруни находился между жизнью и смертью. Врачи не давали шансов на выживание. А он выжил. Правда, одна нога стала короче на несколько сантиметров… Ещё, находясь в госпитале и зная врачебный приговор, Бруни дал обет: если выкарабкается, то станет священником, посвятит жизнь Богу. Но оказался призванным в РККА.
В 1919 года отстранён от лётной службы по состоянию здоровья и уволен. Не забывая об обете, данном Богу, пошёл в священники.
Стихи с паперти
Священник Бруни активно занимается литературным творчеством. Его друзья Борис Пастернак, Николай Гумилёв, Фёдор Сологуб, Осип Мандельштам… В августе 1921 года умер Александр Блок. Московские литераторы обратились к Бруни с просьбой отслужить панихиду по поэту. Это была необычная панихида. Вокруг церквушки собралась огромная толпа почитателей Блока, Счастливцы, попавшие внутрь, шёпотом передавали наружу слова священника. А их было много: в течение часа Николай Александрович читал стихи поэта, начав с «Незнакомки»… Люди плакали и в церкви, и на улице. Потом была молитва за упокой, панихида и снова стихи. Даже когда всё закончилось, люди не расходились. И тогда священник стал читать стихи прямо с паперти церкви…
«Предпочитаю свободный труд»
О том, в каком темпе жил Николай Александрович, красноречиво свидетельствует анкета Всероссийского Союза писателей, заполненная им в 1922 году. Вот некоторые цитаты оттуда:
«…Живу настолько в тесноте, что не имею не только отдельной комнаты, но даже своего письменного стола…Питание неудовлетворительное.. Возможности отдыха пока не вижу… До 1918 года был холост и не нуждался…Работал в качестве печника, теперь занимаюсь столярной работой, подчас бывало так тяжело, что я от истощения терял сознание… Первое моё стихотворение напечатано в «Новом журнале для всех» в 1912 году… Моя литературная специальность – беллетристика, поэзия, переводы с немецкого и французского языков…Отдельных книг не печатал… В настоящее время ничего не печатаю.., а за границей готовится к печати книга моих стихов… Прозу за время революции не печатал, а оплата стихов носит случайный характер… Литературной работы не ищу…Многие книги моей библиотеки пропали по обстоятельствам революции… Состою членом Союза писателей с 1918 года…
…Самым ужасным бичом для своей писательской деятельности я считаю не голод, не тесноту, не детский плач, а цензуру, потому я предпочитаю всякий свободный труд, хотя бы чернорабочего, лишь бы не насиловать мысль и художественную совесть». Для того времени необыкновенно смелое заявление!
Как стать шпионом?
В конце двадцатых годов церковь в Клину, где он служил, была закрыта. Бруни счёл это знаком Божьим и снял с себя сан. В ту же пору был приглашён работать в отдел информации ЦАГИ (Центрального аэрогидродинамического института) – очень нужно было его знание иностранных языков. Был допущен к конструкторским разработкам и оставил свой талантливый след на этом поприще. Это было для него счастливое время: хоть и не летал, но был близок к небу.
В 1933 году Москву посетил французский коммунист Жан Пуатист, к тому же ещё и летчик-испытатель. Бруни пригласили быть гидом и переводчиком. Они подружились, француз бывал в гостях у своего московского товарища. В 1934 году это было преподнесено в доносе, как выдача каких-то секретов французскому шпиону. И на оставшиеся несколько лет жизни получил Николай Бруни характерную «ксиву»:
«Бруни Николай Александрович. Родился в 1891 г,. г. Ленинград; окончил Тенишевское училище, сын архитектора А.А. Бруни и племянник Н.А. Бруни, поэт, лётчик на 1-ой мировой войне, священник в 1924-1929 гг., сотрудник научно-испытательного института ВВС РККА, профессор Московского авиационного института (МАИ). Арестован 8.12.1934 г. Осуждён 23.03.1935 г. на пять лет ИТЛ».
В «темнице сырой»
Срок отбывал Бруни в Ухтпечлаге. А в семье уже шестеро детей. Голодают, но устроиться на работу Анна Александровна, супруга Бруни, не может. Как же, жена врага народа! Потом, правда, устроилась в Малоярославце учителем немецкого языка в школу, хотя и не имела специального педагогического образования. За три года заочно закончила педагогический институт. Как ей удалось это в окружении голодной оравы детей и огромной кучи проблем – вопрос.
Большую помощь оказал семье, оставшейся без кормильца, брат Николая Бруни — художник Лев Александрович, который тоже был щедро одарён детьми и шутил, что в то время на его иждивении находилось восемнадцать (!) ртов. Но он был талантливым художником, к тому же не числился в «подозреваемых». После одной из персональных выставок он смог всё в том же Малоярославце купить для семьи брата полдома…Семья жила очень тяжело, но дружно.
Только в январе 1936 года Анна Александровна получила первую весточку от мужа, коротенькую записочку из посёлка Чибью, что в Коми АССР, точнее, из Ухтпечлага. И стала хлопотать о свидании. Только после её обращения к Михаилу Ивановичу Калинину, всесоюзному старосте, как величали его во все времена, разрешение было получено. Свидание это состоялось в октябре 1936 года. В то время Бруни уже был освобождён от основных работ и выполнял распоряжение начальника лагеря Я.Мороза: изготовить к 100-летию со дня смерти Александра Пушкина памятник – чтоб не хуже, чем в других городах. Для скульптора-зека был отведён сарайчик с окошками, где и происходило священнодействие над образом поэта. Там же приютилась и приехавшая на свидание жена. Из Чибью она привезла фотографию, на которой запечатлен Николай Бруни, работающий над памятником, и тоненькую тетрадочку его стихов.
В зону проникла тайно
Однако, после возвращения из Чибью, Анна Александровна сразу же начала хлопотать о новом свидании. Ей было отказано, хотя она в своей решимости дошла до личного приёма у Берии. И тогда она решается на отчаянный шаг: осенью 37-го года она без разрешения едет на свидание к мужу. Кто-то из охранников сжалился над отчаянной женщиной и её отчаянием: она тайно проникла в зону и жила там целую неделю в той же мастерской мужа, крохотной избёнке вдали от бараков с заключёнными. В то время Николай Александрович был снова освобождён от общих работ и рисовал портреты лагерного начальства.
По просьбе жены Николай Александрович карандашом сделал набросок автопортрета: об этом просили её дети – чтобы не забывать образ отца. В конце недели было обнаружено присутствие в лагере постороннего и свободного человека! Со страшной бранью она была изгнана с территории лагеря, хорошо хоть, что не внесли в списки заключённых – власть-то своя!!! Эта неделя была тяжёлой для обоих: витало предчувствие того, что больше им свидеться не удастся. Так и случилось.
Николая Александровича расстреляли на Ухтарке через несколько месяцев после их осеннего свидания в 1937 году. Анна Александровна была арестована в 1945 году, провела девять лет в лагерях, умерла в 1958 году, успев получить реабилитационные документы на супруга.
К нему не зарастёт народная тропа
Столетие со дня смерти Пушкина готовилась отметить вся страна. Не мог пройти мимо этой даты и Николай Бруни. Ему пришла мысль сделать скульп-туру поэта. Но как это осуществить в условиях тюремного режима? Как получить разрешение? Идея была доведена до ушей всемогущего начальника лагеря Я.Мороза. Тот быстро смекнул, насколько полезной обернётся для него самого эта идея. И дал добро. Распорядился обеспечить Бруни всем необходимым, а это и мастерская, и материалы, и, главное, освобождение от общих работ. Мастерская появилась, освобождение от общих работ получено, начались мучения с материалами, которых совсем не было.
Памятник пришлось создавать из подручного материала – имелись лишь кирпич да цементный раствор. В таких условиях и с таким ассортиментом материалов поэта можно отобразить только сидящим, решил скульптор. И ему удалось блестяще осуществить задуманное. Скульптура, выполненная из кирпича и бетона, без использования стальной арматуры, первоначально была установлена на деревянном постаменте, лишь позднее дерево заменили на кирпич.
И памятник стоял десятилетия! Стал символом Ухты. Однако постепенно разрушался, и, чтобы сохранить уникальную работу, в 1999 году в городе был торжественно открыт бронзовый памятник Пушкину – копия скульптуры, выполненной Бруни в 1937 году в лагере.
На это торжество приехали невестка Николая Бруни Зоя Николаевна (его старший сын, Михаил Николаевич, погиб в 1975 году в автомобильной катастрофе), их дети Алексей и Александр, внук, Трещалин Михаил Дмитриевич, писатель и поэт, автор документального романа «Род»., посвящённого династии Бруни, и его мать, Алла Николаевна, дочь автора памятника …
А Михаил Николаевич успел побывать в Ухте до гибели в 1972 году. Он непременно хотел увидеть места, которые поглотили его отца! В краеведческом музее его внимание приковал стенд, на котором была помещена фотография памятника Пушкину. Надпись под ней гласила: «Памятник создан руками неизвестного комсомольца, жителя посёлка Чибью. 1937».
Сына потрясло такое издевательство над памятью о его отце. Он прошёл в кабинет директора музея. То, что он там услышал, вошло потом дословно в биографический роман М.Трещалина «Род».
Пули косили всех
Директором музея в 1972 году был Борис Васильевич Житомирский, бывший и охранник лагеря, и участник расстрела, и сам… почти расстрелянный. Вот его рассказ:
«- А я знал вашего отца, Михаил Николаевич. Я знаю многое о его расстреле.
– О расстреле? – Михаил Николаевич побледнел. – По документам папа умер в 1938 году от воспаления лёгких. Нам прислали ответ на запрос о его судьбе, – продолжил он.
– Таких бумаг сфабриковано великое множество. Простите, я не знал, что вы впервые слышите о расстреле. Я постарался бы вас как-нибудь подготовить. Теперь, если хотите, я расскажу подробнее…
В 1936 году меня, деревенского парня, призвали в армию, и я попал в войска НКВД. Понимаете, у нас и сейчас не спрашивают, где желаете служить, а тогда и подавно. Вот я и оказался в охране лагеря Чибью.
Николай Александрович мне запомнился сразу. Очень деликатный был человек. Никогда от него не слышал скверного слова. Я и тогда тайно сомневался, что он может быть врагом. Он в то время работал на общих работах. Там все заключённые на одно лицо: живые трупы в лохмотьях, там трудно было кого-нибудь запомнить. Да и работали они массой, и гоняли их на работу и обратно огромной колонной. Где уж тут приметить какого-либо отдельного человека. Николай Александрович другое дело. Он прихрамывал и носил ортопедические сапожки, чёрные, с коротенькими голенищами и «ушками» – петельками из кожи, чтобы легче было их обувать. Приметные были сапожки.
Лагерное начальство, узнав, что он художник, перевело его с «общих» работ, и в маленькой избёнке, холодной и щелевой, он организовал мастерскую. Рисовал портреты начальников, их жён и детей.
Кому пришла в голову идея к столетию со дня дуэли сделать памятник Пушкину, я не знаю, но что памятник создавался его руками, я видел сам. А надпись под фотографией – указание райкома. Тут уж я не властен!
Нас подняли по тревоге, ещё не успевших заснуть. Оделись потеплее, получили оружие. Нам приказали конвоировать огромную, наверное, тысячи две человек, группу заключённых. Мы отконвоировали их на командировочный пункт Ухтарка. Это километров восемь от основного лагеря. Немного не доходя, заключённым приказали повернуться направо, так, чтобы конвой весь оказался сзади. Бежать некуда: тундра, метель, ночь непроглядная, только свет фар от нескольких автомобилей.
Приказали им копать руками снег. Люди согнулись и стали рыть. Раздались громкие проклятия и жуткий мат. Вдруг один заключённый встал в полный рост и закричал:«Люди, если вы верующие, с какими словами вы сейчас встанете перед Богом, если не верующие, то с какими словами вы останетесь в памяти живых? Наберитесь мужества, уйдём из жизни достойно человека!» Я узнал кричащего. На него направили сразу несколько фар. Это был ваш отец. Его восковое лицо, его искрящиеся карие глаза, его седая кудрявая борода – всё выдавало силу духа этого человека. В эту минуту я поверил в Бога!
Грянул залп. Часть людей упала. Грянул второй залп – закачались и рухнули новые жертвы. Пять или шесть залпов – и дело было почти кончено. Солдаты пробегали по рядам, добивая раненых. Вдруг раздались сухие пистолетные выстрелы. Упал солдатик слева от меня, затем справа. «Нас убивают», – успел подумать я, и упал в снег, притворился мёртвым. Лагерные офицеры пробежали по рядам. Сели в машины и уехали. Я полежал ещё минут тридцать, а может быть, и меньше. Понял, что если не поднимусь сейчас, то замёрзну. Осторожно встал и начал выбираться из скопища мёртвых. На пути мне попались ноги в сапожках с «ушками». Было темно, но я разглядел покойное лицо Николая Александровича.
Мне удалось добраться до деревни. Там я прожил более двух лет, а когда началась война, ушёл на фронт, сказав, что потерял паспорт. Меня так и не хватились. Считали, что я мёртв. Родители мои в войну погибли, вот я и вернулся сюда. А когда появилась возможность, организовал музей…»
+РУССКАЯ ИМПЕРИЯ+
https://RusImperia.Org